Девушка в шинели

Автора предлагаемого вашему вниманию рассказа Нины Федоровны Похвалиной уже нет с нами, но в райцентре есть люди, которые ее помнят, здесь живут ее дочь, внуки и правнуки, а в архивах районной газеты хранится множество написанных ею материалов, потому что с 1974 по 1979 год работала здесь заместителем редактора.

Родилась Нина Федоровна в Костромской области в 1924 году. Началась война, и как только ей исполнилось 18 лет, девушка с первым комсомольским набором ушла на фронт. Служила телефонистом-ефрейтором 15 зенитно-прожекторного батальона 746 зенитно-артеллерийского полка, долгое время дислоцировавшегося на подступах к Сталинграду.

После войны получила журналистское образование, а в 1974 году приехала жить и работать в п. Бабынино.

Рассказ «Девушка в шинели» написан в 1961 году, его нашла в архиве матери и принесла в редакцию дочь. Можно предположить, что автор рассказала о человеке, служившем вместе с ней, и чью историю хорошо знала.

Девушка в шинели

По берегу Дона, двумя рядами деревянных домов, растянулась улица.

Мела поземка… Ветер со злобным свистом срывал молодой снежок, обнажая обледенелый, потемневший от разрывов бомб и снарядов наст.

Сквозь клочья облаков выныривало холодное солнце. Под его косыми лучами на мгновение вспыхивали разноцветные искры инея и, словно испугавшись своей дерзости, гасли.

По узенькой, переметенной снегом тропинке, идет Таня. Тропинка петляет между старыми полуобвалившимися окопами и кучами железного хлама. Под ногами чуть слышно поскрипывает снежок. Ветер пронизывает насквозь, бросает в лицо пригоршни колючих снежных игл. Девушка наклоняется вперед, словно хочет боднуть кого-то невидимого. Большие серые валенки неуклюже задевают друг друга. Невысокая, в ватной фуфайке и таких же брюках, в шапке-ушанке, Таня похожа на медвежонка. На спине, плотно набитый, обвис вещмешок, лямки врезались в плечи. Таня часто останавливается, встряхивает его, приподнимая повыше.

Щеки ее разрумянились, лоб блестит от пота. Она шмыгает чуть вздернутым носом, трет его рукавицей. Серые глаза, опушенные длинными черными ресницами, задумчивы.

Тропинка шла под уклон, пересекала неглубокую канаву. Подсунув пальцы под лямки вещмешка, Таня в очередной раз встряхнула его, стараясь приподнять. Мешок слегка поддался вверх, но шапка слетела с головы и, подгоняемая ветром, покатилась в канаву.

– А, чтоб тебя… заворчала Таня и осторожно пошла вниз.

Шапка докатилась до середины канавы и застряла недалеко от мостика. Под ногами гулко заскрипели промерзшие доски. Придерживая рукой сползавший на сторону вещмешок, она двумя пальцами зацепила шапку. Но вдруг рука ее дрогнула, и шапка выпала.

– Боже мой! Что это? Рука? Рука!

Из сугроба торчала детская рука. Светло-серый рукав спущен к плечу.

Таня машинально подняла шапку, но так и замерла, не решаясь надеть ее. Ветер трепал пряди волос, закрывая глаза. Таня отбросила их, прижала ладонью, и все так же неотрывно вглядывалась в окоченевшую маленькую руку. Затем мельком глянула на дом, стоявший неподалеку. Сквозь провалы низких окон был виден засыпанный битым кирпичом и снегом пол. Среди разного мусора виднелся игрушечный конь, серый, с черными пятнами.

Таня осматривалась вокруг с немым изумлением, словно только в этот миг увидела страшные следы войны: сорванные крыши, обгорелые остовы домов, уныло торчащие печные трубы. Устало передвигая ноги, она медленно подходила к дому. где жили зенитчики.

Домик был небольшой, приземистый, стоял недалеко от железнодорожного моста. На улицу глядели два подслеповатых окна с треснувшими стеклами, крест-накрест заклеенными полосками газет. Слежавшаяся солома лохмотьями свисала с крыши. Навстречу выбежала Вера – подруга. Радостно блестя черными, чуть раскосыми лукавыми глазами, закричала:

– Наконец-то! Что ты так долго? Устала? Да что ты молчишь? Случилось что-нибудь? – вдруг испугалась она.

– Нет, ничего не случилось, – тихо ответила Таня.

– А почему у тебя такой вид? Может, письмо из дома? Там что-нибудь неладно?

– Говорю – все в порядке… Таня молча прошла в дом. Из передней пахнуло теплом и дымом. Топилась кухонная плита. Вера зажгла коптилку, помогла подруге снять с затекших плеч вещмешок. Таня медленно разделась, легла на нары, сооруженные в углу, отвернулась к стене.

– Да что ты? – всполошилась Вера.

– Спать хочу, оставь меня, – попросила Таня.

Вера обиделась:

– Спи, спи… Но все-таки что-то ты скрываешь… Ну, как хочешь!

Таня лежала не шевелясь, стараясь ни о чем не думать. Перед закрытыми глазами маячил огонек коптилки. Вытянутое пламя стояло неподвижно, потом из красного превращалось в белое, вытягивалось еще больше. И вот уже перед глазами не пламя – рука. Белая мертвая рука. Таня до боли надавила кулаками на глаза, и уткнулась лицом в ватник, лежавший под головой. Но рука не исчезала.

Голова налилась тяжестью, в висках что-то трепетало, билось. «Хоть бы уснуть…» – мысленно взмолилась Таня, но сон не шел. Тогда она начала считать: «1, 2, 3…100, 101… 545, 546…Что за черт? Как же заставить себя уснуть?»

Перед глазами скользили неясные тени. «Надоело считать, буду лучше угадывать, кто там, на улице. Вот это, похоже, дети бегают. Вот они рассыпались в разные стороны, закричали что-то и опять собрались вместе. Играют…А улица совсем как та, где я жила.

Снова забегали, заспорили дети. А что это за окно? Ах, я и забыла, что я дома. Окно это в нашей комнате, и я смотрю в него. А где же мама? Валя. Сестренка, наверное, гуляет…

Но что такое? Что случилось? Почему дети разбегаются в разные стороны? Вон к дому, перепуганная, бежит Валя. А за ней гонится кто-то. Крестоносец! Странно, откуда он взялся? Живой крестоносец! Никогда не думала, что увижу такое чудо. В шлеме с опущенным забралом. На ногах – железные сапоги. В одной руке у крестоносца щит, на нем – фашистская свастика, в другой – железная палка.

Валя бежит, широко раскрыв рот, но крика ее не слышно. А, это грохот сапог заглушает все! Вдруг Валя остановилась: крестоносец догнал ее и замахнулся палкой. Защищаясь, она подняла руку, тоненькую, маленькую.

Таня что-то пронзительно крикнула. Рывком распахнула окно и, превозмогая невероятную скованность, стала взбираться на подоконник. Еще одно усилие и… Кто-то схватил ее за плечо, потащил…

– Таня, Таня! – услышала она знакомый голос. Таня смотрела на Веру ничего не понимающими глазами.

– Тебе что-то страшное снилось? – спросила Вера. – Ты так кричала, так кричала… Вставай, сейчас ужин будет, темнеет уже.

После ужина зенитчики заспешили на дежурство.

– Быстрей, быстрей! – подгонял их старшина. – Скоро прилетит, а вы тут чаек попиваете…

Вместе со всеми вышли и Таня с Верой. Пулеметное гнездо находилось около насыпи, почти у самого железнодорожного моста. Неглубокий окоп, на подставке – пулемет. Таня села на бруствер, задумалась. Темное небо, осыпанное звездами. Опоясанная оранжевым кругом высоко над головой застыла луна.

– Красиво! – вздохнула Таня.

– Да, погодка летная, – сказала Вера. – Так что жди гостей с гостинцами.

Тревожно, прерывисто закричали паровозные гудки. Из стоящих на путях вагонов посыпались маленькие фигурки людей, – они торопливо разбегались, спеша укрыться где-нибудь.

– Ого, – воскликнула Вера, взглянув на ручные часы, – ровно в восемь, какая точность! – Она пыталась шутить, но голос срывался.

Гудки смолкли, и на какое-то время воцарилась настороженная тишина. Потом с юга стал наплывать волнообразный гул – шли вражеские самолеты.

Таня аккуратно чуть дрожащими руками свернула снятый с пулемета чехол, бережно положила его в угол окопа.

Гул нарастал. Ярко вспыхнул луч прожектора, заметался по небу. Вот он скользнул по строю самолетов, будто пересчитал их, еще раз… На помощь ему со всех сторон, как щупальцы, потянулись другие лучи прожекторов. Металлическим треском расколол воздух залп зениток. В небе замелькали вспышки разрывов. Навстречу самолетом полетели разноцветные трассы пуль. Таня тоже выпустила очередь.

– Бесполезно, очень высоко идут, – с сожалением заметила она.

Не переставая, яростно грохотали зенитки. Запахло кисловатым пороховым дымом, противно визжали осколки зенитных снарядов. Шум разгоревшегося боя подавил нарастающий свист бомбы.

Девушки присели в окопе: Таня прижалась спиной к стенке, Вера уткнулась головой в угол. Тяжелые взрывы один за другим потрясли землю. Две или три бомбы упали в Дон, взметнув фонтаны из воды и льда, остальные взорвались на берегу. Самолеты, сбросив бомбы, уходили на запад.

Еще не стих шум моторов уходящих самолетов, а с севера, надсадно гудя, появилась новая партия бомбардировщиков. Снова темноту перечеркнули лучи прожекторов, ощупывая небо, оглушительно захлопали зенитки, мелко и дробно забили пулеметы. Слитый гул моторов все плотнее обволакивал небо.

– Звездный налет…,– прошептала Вера. – Теперь будут молотить всю ночь…

Не долетая до моста, самолеты сбросили бомбы. Девушки бросились на дно окопа. Земля как будто тягостно вздохнула Один раз… другой… третий. На путях загорелся железнодорожный состав, осветив все неровным багряным светом.

Следующая партия самолетов появилась с запада. Они шли на большой высоте, но Таня уловила, что шум их моторов чем-то отличается от предыдущих.

– Верка! Патроны! – приказала Таня. – Давая быстрей – «юнкерсы»!

Таня проверила ленту, встала к пулемету. Над мостом повисла ракета. Нити трассирующих пуль расцветили небо, и ракета, шипя и брызгая искрами, упала в Дон. Высоко над мостом, освещенные прожекторами, как коршуны, кружились «юнкерсы». Но вот равномерный рокот моторов прорезал рев самолета, упавшего в пике.

Таня сжалась в комок, вся как-то съежилась. Вера присела в окопе и смотрела вверх полными ужаса глазами. Самолет скользил все ниже и ниже, гул его становился все тоньше, пронзительней. Неодолимо хотелось лечь на дно окопа, обхватить голову руками, только бы ничего не слышать. Таня приседала все ниже, будто звук вдавливал ее в землю.

Рявкнули, разрывая воздух, зенитки. Таня сидела, зажав уши: «Лишь бы не слышать… Лишь бы не слышать…» В это мгновение Тане почему-то опять привиделась рука. Да, да, та самая! Белая, закостеневшая, она заслонила собой все-все…

Что-то полыхнуло в груди, заполнило все ее существо, пробежало по коже, как огонь, хлестнуло крупной безудержной дрожью. Таня вскочила, словно подброшенная пружиной, прильнула к пулемету, торопясь, поймала в перекрестье самолет и забилась вместе с пулеметом. А детская ручонка все маячила перед глазами, словно указывала цель.

– Может, это ты? Может ты? – задыхаясь, шептала девушка.

Вокруг самолета скрещивались многоцветные трассы пуль, оранжевые разрывы снарядов. Вдруг самолет подпрыгнул, точно споткнулся, на мгновение выровнялся, задымил и, охваченный огнем, закувыркался. Он упал недалеко, взметнув багровое пламя. Под ногами заколыхалась земля.

– А-а! Получил! – Исступленно кричала Таня, – получил!

Она готова была прыгать от радости.

Но тут еще один самолет упал в пике, и душераздирающий вой бомбы резанул слух…

Взрыва Таня не слышала. Ее отбросило в сторону и придавило чем-то тяжелым. В потухающее сознание ворвался приглушенный стук пулемета. «Мой пулемет бьет…», – успела подумать Таня, и густая липкая темнота сомкнулась над ней.